Голодная пустошь  - Лорет Энн Уайт

Повисла тишина. Лишь ветер бился о пластик, которым Бабах заколотил разбитое окно. Макс под столом проворчал что-то, перекатился на бок.

— И ты слетела с катушек? — тихо спросил Бабах.

— Ну да. Опять подсела на алкоголь и… спала черт знает с кем, пока не… — Она вздохнула.

— Пока не забеременела.

Она кивнула. И внезапно показалась совсем маленькой и слабой.

— Он… отец ребенка… велел мне избавиться от него, сказал, что я его опозорю, разрушу его репутацию, его семью — у него жена и дети, — его карьеру. И я почти решилась. Сделала УЗИ, прошла консультацию. Мне назначили время. Я пришла. Но пока я ждала в приемной, когда мне должны были дать таблетку мизопростола,[19] медсестра напомнила мне, что, когда я приму эту таблетку, пути назад уже не будет. И я сидела там, как будто окоченев, а на стене висел плакат — пожарные, копы, работники соцслужбы, мужчины и женщины, с табличками типа «Ты не один», «Ты сильный», «Ты справишься», «Тебя не сломают». — Она зашлась в кашле, и Бабах увидел, с каким трудом она держит себя в руках. — Это была социальная реклама. А еще, знаешь, есть такая песня. На всех языках Севера — на английском, французском, еще каких-то незнакомых. Гортанное пение. Я в то утро услышала ее по радио. «Ты не один». И сидя там, глядя в глаза всех этих людей, я вдруг увидела глаза того копа, который вытащил меня из канавы и сказал, что я достойна большего. Это он смотрел на меня с плаката. И песня звучала в голове. И голос бабушки. И внезапно я поняла, что и правда не одна. — Голос Таны надломился, и она замолчала.

— Я думаю, ты гораздо сильнее меня, Тана Ларссон, — тихо сказал Бабах.

Тана резко подняла на него глаза. На ее лице было написано изумление. Он заметил — она с трудом сдерживает слезы.

Он сделал то, что у него получалось лучше всего — ушел от разговора. Взял фото со стола, поднялся, прикрепил его к доске. И ощутил острую боль в сердце. По многим причинам.

Возрождение?

Еще один шанс?

Он прочистил горло и сказал, по-прежнему глядя на доску:

— Итак, я думаю, старые кости надо вычеркнуть из списка. Сейчас самое время собраться, а завтра на рассвете — в лагерь и к Эллиоту.

— И Дженни Смитерс.

Он повернулся к Тане. Она была совсем бледной, глаза распухли и покраснели.

— Может, это был не один человек? — спросила она. — Целая группа? Если речь о ритуальных убийствах…

— Да, возможно. Большая жестокость, сила, ярость… мы должны рассматривать и такой вариант.

— Я возьму карты и компас. Ты покажешь мне дорогу до лагеря и леса. — Она поднялась и задвинула за собой стул. Бабах смотрел, как она сворачивает в трубочку старые топографические карты — спутниковый навигатор мог не сработать, и было бы слишком рискованно полагаться только на него. Он чувствовал, что его влечет к ней — в самом откровенном смысле слова.

Весь вечер до самой ночи они планировали, укладывали аварийное снаряжение и кое-какую еду. По пути решили захватить еще — из столовой и из его дома. Наконец Тана сказала, что ей нужно поспать.

— Я буду здесь, — заявил Бабах. Она попыталась воспротивиться. — Пока мы не выясним, имеет ли все происходящее отношение к убийствам, ты под угрозой. Лягу на кровати в маленькой комнате.

Она посмотрела ему в глаза. Кивнула. Она так устала. Бабах вывел Макса и Тойона. Вернувшись, увидел, что она сняла бронежилет и распустила волосы. Потом, когда они вместе поднимались по лестнице к ее спальне, их руки соприкасались. Он чувствовал ее запах. Их губы были так близко…

Он коснулся ее лица, и она словно окаменела. Время замерло, нависло над ними, и вместе с ним — ясное, все нарастающее осознание, что их влечет друг к другу опасная, мощная, непреодолимая сила, в которой нет смысла, которая и есть смысл.

Он медленно наклонился к ней, желая поцеловать, но она твердо сжала его запястье, неотрывно глядя в глаза. Сглотнула и хрипло прошептала:

— Не надо. Это плохая идея.

— Да, — сказал он тихо, — очень плохая. Спокойной ночи, детектив.

— Я не детектив.

— Пока нет, — заметил он, — но когда придет твое время, станешь самым крутым детективом.

Воет ветер, снег стелется по улице, словно необъятное белое покрывало. В сумраке теней прячется фигура, ежится от холода, глядя на полицейский участок. Ноги коченеют в снегу.

Свет в окне участка гаснет только в полночь. О’Халлоран выгулял собак копа. Его снегоход припаркован у стены. Он ночует здесь. Они стали командой, и теперь все изменится. Теперь ничего уже никогда не станет прежним, раз девчонка взялась охотиться на убийцу. Ей придется уйти.

Им обоим придется.

Ослепляющая, удушливая ненависть вскипает в груди Зрителя. Из темноты и вихря метели рвется наружу вопль ярости. Его уносит ветер, и среди закрученных снежных вуалей он обретает форму. Это Голод, порождение дикости и одиночества. Он подбирается ближе, чем прежде, он движется в город, с воем мечется по улицам, стучится в окна спящим людям, пролезает в дымоходы, стережет под дверью.

Зритель ждет. Холод все сильнее. Рождается план.

Фигура выплывает из тени и сливается с чудовищами ночи…

Четверг, восьмое ноября.

Продолжительность дня: 7.31.57

— Мой брак распался, как и брак Эллиота, — сказала Дженни Смитерс, ставя чашки с кофе на низкий столик перед Таной и Бабахом. Сидя на потрепанном диване, Тана внимательно разглядывала хозяйку дома. Дженни сильно сутулилась и была такой худой, будто горе высосало ее изнутри, оставив лишь оболочку когда-то счастливой жены и матери, полной смеха и жизни. Тана заметила на каминной полке ее фотографии — Дженни выглядела совсем иначе до того, как волки разорвали ее дочь.

Они с Бабахом очень рано приехали в крошечный дом Смитерсов, но в окне сразу же зажегся свет. Не прошло и часа, как Дженни пригласила их войти. Ей больно было говорить, и она то и дело нервно почесывалась.

— Это Эллиот стал навязывать мне идеи о том, что Дакоту преследовал маньяк-педофил. Я сходила с ума от горя. Мне так хотелось за что-нибудь зацепиться, попытаться что-нибудь сделать, чтобы все наладилось. Но слушать Эллиота было большой ошибкой. Все эти гадости про Кроу Удава… Вы видите, во что превратилась моя жизнь. Так много боли. Так много… Мне очень стыдно за свой поступок.

Тана наклонилась к ней поближе.

— Как вы думаете, почему Эллиот так настаивал, что это не волки? Кто внушил ему мысль, что Дакоту мог убить человек и оставить на растерзание животным? Почему он не счел это несчастным случаем — она ведь могла выпасть из саней, сильно удариться?